Вячеслав Кашицын - Ни стыда, ни совести [сборник]
Елка, музыка… Покупателей внутри, впрочем, было немного. Ольга Петровна взяла тележку, прошла в торговый зал. Отобрала продукты (мясо, огурцы, яйца, мука и пр.). Выложила все на транспортер у кассы. Очередь продвигалась быстро, поэтому отсутствие среди покупок вина — в Новый год! — она обнаружила уже тогда, когда девушка-кассир прибором, похожим на электробритву, считывала штрих-коды. Бюджет был исчерпан — нужно было заменить на вино что-то (пустяк!), — но Ольга Петровна представила себе сочувственное лицо кассира, насмешливые улыбки стоящих в очереди, когда выяснится, что у нее не хватает денег… Она развернулась и — пока шла к стенду с «Мондорро», пока брала бутылку, пока возвращалась — придумала, как выйти из положения. Жаль все-таки, что обменник не работает… ради вина, конечно, придется от чего-то отказаться… но главное, она сохранит лицо, не будет краснеть из-за нехватки денег! Ольга Петровна протянула кассирше свою «Cirrus Maestro» — там, конечно, ничего нет, рублевая зарплата израсходована еще две недели назад, но… все же? Что, если деньги за декабрь — уже…? Такие надежды у самой Ольги Петровны вызывали улыбку; но она, разумеется, готова была, когда выявится отсутствие средств на счете, рассеянно извиниться — и вернуть на полку «Арарат».
Девушка-кассир взяла карточку, вставила ее в прорезь терминала и совершила уверенное движение, словно полоснула бритвой.
— Ой! — не то что улыбнулась, а рассмеялась звонко она. — Еще не привыкла… Пожалуйста. — И Ольга Петровна получила карту назад. — Пакетов хватит?
Двери, улица. Ольга Петровна остановилась. Задумалась. Положила бумажник в сумку. Не оборачиваясь, пошла домой. Итак, деньги уже на счете? Невозможно! Но чем же она расплатилась, если не карточкой? Однако же… Слишком долго она работает в «Эктон-инвесте», чтобы поверить, что зарплату перевели раньше! Впрочем, не означает ли это, что бонус будет больше, чем в прошлом году, и завтра в конверте у нее на столе окажется сумма, которой с лихвой хватит не только на то, чтобы расплатиться со всеми долгами, но и на то, чтобы приобрести мягкую мебель, а может — кто знает — и на дачу ковер? Хотя что-то подозрительное было во всем этом — и в очереди в газетный киоск, движущейся слишком быстро, и в закрытом окне бензоколонки, мимо которой она шла (водители, подъезжая, выходили из машин, сразу брались за шланги и наполняли баки) — настолько подозрительное, что, вернувшись домой, Ольга Петровна не включила, как обычно, телевизор; не стала готовить или убираться; рано легла в постель; если бы ее спросили следующим утром, одетую и готовую отправиться на работу заранее, как ей спалось, она бы затруднилась ответить.
На работе она не была первой. Руководство опередило ее. Конверт — долгожданный, таинственный — уже лежал, как и всегда 26-го числа у нее на столе. Она взяла его дрогнувшей рукой. Там, внутри, было что-то тонкое. Она открыла его. Прочитала. Прочитала еще раз, как сквозь туман.
На открытке, изображающей деревянную куклу в колпаке, попирающую ногой дырявый мешок с золотыми, было написано:
Уважаемая Ольга Петровна!
Поздравляем Вас с Новым, 2035 годом! Желаем Вам крепкого здоровья, мира в семье и полноценного духовного развития!
О материальном, как вы знаете, Мировое правительство уже позаботилось: деньги отменены.
Ваше руководство
Бледная, с красными пятнами на щеках, Ольга Петровна опустилась на стул. «Cirrus Maestro» была пуста; на ней не было ни копейки! Пришедшие, с натянутыми улыбками, сослуживцы застали Ольгу Петровну в полной прострации; она не знала, как дальше жить.
Олеся, Никита и сатонг
Собственно, Олеся и Никита никогда не были знакомы. Возможно, они познакомились бы, не сиди между ними этот парень — в конце концов, Олеся обладала весьма привлекательной внешностью и, по случаю приготовлений к важнейшему в своей жизни событию была не только ярко одета, но вся словно светилась от чувств, которые испытывала в преддверии того, что должно было произойти с нею в ближайшем будущем; Никита тоже был не урод и отнюдь не застенчив… Увы. В тот момент, когда Никита заметил Олесю, она вся была погружена в чтение книги, которую парень держал на коленях. Никита заметил, что она смотрит туда с напряжением в лице, а потом перевел взгляд на парня — тот вообще уставился на дрожащие от хода поезда страницы (дело было в метро) так, словно увидел там нечто невообразимое. Никита перевел взгляд на книгу.
Какие-то малопонятные фразы. Философия какая-то. Готические буквы.
«И если мы отвечаем «да» на каждое предложение, исходящее часто от праздного и незначительного человека, если мы отвечаем «да» каждый раз, когда суетное общество пытается сделать нас своими членами, если мы говорим «да» всякой чужой воле, стремящейся самоутвердиться за счет нас, сузить, а в конечном счете уничтожить наше жизненное пространство — не отвечаем ли мы тем самым «нет» самим себе, нашим лучшим устремлениям, нашей божественной природе? Таким образом, «да» — это всегда плен, принуждение, а «нет» — это всегда свобода».
Олеся отвела взгляд от книги и остановила его на лице молодого человека. Она не особенно поняла смысл темного и абстрактного выражения, которое прочитала, — но сам факт чтения такой книги в метро ее удивил. Еще большее удивление у нее вызвало лицо молодого человека: оно менялось на глазах. Бледнело. Вытягивалось. Как будто обладатель этого лица был на пороге сильнейшего потрясения и не мог поверить в то, что видит. Он не переворачивал страницы. Сидел, как будто не слыша объявлений о станциях, не замечая вокруг себя ничего. Он вновь и вновь, насколько можно было видеть, пробегал по строчкам глазами, как будто видел в них какую-то окончательную, пугающую истину.
Олеся взглянула на него раз, другой, потом снова в книгу, потом на него и вдруг увидела, что на его лице снова произошла перемена: в глазах молодого человека появилось осмысленное выражение, щеки покрылись румянцем; он, робко и нерешительно, как будто не веря в то, что прошел тяжелое и серьезное испытание, — улыбнулся. Эта улыбка была чистой и искренней; вероятно, поэтому Олеся улыбнулась тоже — не ему, а просто так.
Он повернулся к ней.
Глядел на нее, заливаясь краской. Очевидно, потрясенный…
Объявили «Парк культуры». Олеся, спохватившись, поднялась, вышла. Молодой человек пошел за ней. Она оглянулась — он был в толпе рядом с ней, на два шага сзади.
— Девушка… Подождите, — вдруг, с почти умоляющим выражением в лице, обратился он к ней. — Как вас зовут?
И настолько он был забавен, странен и даже жалок, настолько не вязались его потертые джинсы и навыпуск клетчатая рубашка (сочетание, давно вышедшее из моды) с тем, что он всерьез рассчитывал на ее внимание, что она лишь рассмеялась. Скорее она бы познакомилась с тем кадром, который сидел левее… Да и зачем ей знакомства — сейчас?
Все эти мысли пронеслись в ее голове, и естественно было бы, не отреагировав, ускорить шаг, но Олеся, сама не зная почему, вероятно, от избытка переполняющих ее по известному поводу чувств, ответила:
— Нет. Я в метро не знакомлюсь, — и, усмотрев в том, что сказала, банальность, добавила: «К тому же, «да» — это всегда зависимость, а «нет» — это свобода…»
И рассмеялась своей шутке.
Они уже стояли на эскалаторе, и кто-то, стоящий за молодым человеком, рассмеялся тоже. Оказалось, этот тот кадр, который сидел левее! Вот дела! Положительно, она популярна в народе.
Молодой человек, которому она отказала, изменился в лице. Он, без сомнения, испытывал искреннюю досаду. Его глаза продолжали смотреть на нее умоляюще, щеки, до того пунцовые, снова побледнели. Наконец он опустил голову.
Никита, стоящий сзади и явившийся свидетелем этой сцены, поднялся на ступеньку, хлопнул его по плечу:
— Не расстраивайся. Подумаешь, фифа (Олеся уже ступила с разглаживающегося полотна эскалатора на пол вестибюля и удалялась от них). Девчонка классная, не спорю, но… — Никита задумался, какой бы привести довод, и, очевидно, не желая снижать уровень беседы, продолжил, указывая на старуху с загорелым дочерна лицом, в косынке и с сумками, идущую им навстречу, — но… вот какими они все становятся. Нет, реально. Всякая девушка с персиками становится старухой с курагой! Ты не согласен?
Парень, не ответив, пристально и как-то слишком серьезно посмотрел ему в глаза.
Никите это не понравилось, но он уже бросился догонять Олесю, чтобы попытать счастья самому.
Не получилось. Он упустил ее из виду.
I
Олеся между тем быстро шла по тротуару.
Ее сияние — во всех смыслах — объяснялось тем, что через три дня у нее была свадьба. И дело было не в том, что он был родовит (английский подданный грузинского происхождения), состоятелен (дома в Лондоне и Манчестере, свой бизнес) и относительно молод (41 год); главное было в том, что он любил ее. Неделю назад он явился к ним, вывалил к ее ногам гору цветов, поцеловал ручку маме и предложил ей, Олесе, руку и сердце.
